Михалкова отправили в стройбат за роман с дочкой члена Политбюро

1966 год. Никита Михалков уже успел сняться в нескольких фильмах, в том числе в ленте «Я шагаю по Москве». Но это не освободило артиста от призыва в армию. Фото: Борис Кауфман/РИА Новости

Партийный тесть

Я был приписан в Алабино, в кавалерийский полк, где в основном служили дети кинематографистов и других творческих работников, уже получившие творческую профессию. Это было решено априори, и я пребывал в полной уверенности, что именно туда и попаду. Так как я учился и снимался, у меня была отсрочка. Но она перестала действовать, как только я окончил институт. Мне было 26 лет, и военкомат торопился меня отправить в армию, потому что еще немного, и исполнится 27, а это уже возраст, после которого призвать на срочную службу нельзя.

Все шло своим чередом. Я снимался у Сережи Соловьева в картине «Станционный смотритель» и ждал окончания съемок. Сережа так рассчитал график, что к моменту, когда меня заберут в армию, он закончит снимать.

Но случились обстоятельства, которые я не мог вообразить даже в самом фантазийном и замысловатом сне. Дело в том, что в это время у меня был роман с Олей Полянской - замечательной девушкой. Как выяснилось, единственный ее недостаток заключался в том, что она была дочерью крупного партийного чиновника, кандидата в члены Политбюро. И меня лично это сильно напрягало. Мне не хотелось, чтобы так или иначе моя жизнь, поступки и творческая биография в какой-то мере могли определяться высокопоставленным тестем. Я не знал, как сказать об этом Оле напрямую, что-то мешало мне, и я решил написать ей письмо. В нем я сообщал о том, что очень дорожу нашими отношениями, что бесконечно благодарен ей за те прекрасные дни.

Я несколько раз бывал в их доме и запомнил миленькую старушку, дежурившую у лифта. Мне и в голову не могло прийти, что просто так милые старушки на работу лифтерами в такие дома не попадают. Короче, я отдал конверт с этим письмом этой Марьванне и ушел. Она любезно его приняла, улыбнулась, сказала, что обязательно письмо передаст.

«Хочу на Камчатку»

А через какое-то время начали происходить совершенно непонятные для меня вещи. Особенно когда пришла пора идти мне в армию...

Как только я узнал, что меня забирают в стройбат в Навои, вне себя от возмущения отправился к начальнику сборного пункта. С трудом держа себя в руках, спросил о причине такого решения.

- А твое какое дело? - отвечает он. - Ну записали тебя сначала туда, а потом сюда. И чего?!

Я говорю:

- Но это стройбат в Навои! У меня два высших образования, я же могу пригодиться в другом месте.

А он усмехнулся в ответ:

- Да ты, Михалков, просто в Москве остаться хочешь?

Это оскорбило очень.

- Какая самая дальняя команда? - спросил я.

- Во флот! На Камчатку не желаешь?!

- Желаю! - выпалил я. - Записывайте туда!

Теперь настал его черед понервничать. (Видимо, такого распоряжения насчет меня не поступало.) Впрочем, он быстро сообразил, как снять с себя ответственность за мою отправку на Тихий океан.

- Пиши заявление, - протянул он мне чистый лист.

И я написал...

Капитан-лейтенант, приехавший за призывниками с Камчатки, только начал набирать свою команду, и я остался ждать, когда он ее укомплектует.

Военный билет в писсуаре

В первую ночь я ночевал на ГСП (городском сборном пункте. - Ред.) - в пустой казарме, а на второй вечер попросился у дежурного отпустить меня в город. Дал слово, что обязательно к утру вернусь. Причем слово он взял не только с меня, но и с моего сопровождающего.

Здесь необходимо пояснить, что в Москве (не знаю, как во всем СССР) раньше практиковался такой метод: некоторые из военнообязанных сотрудников городских предприятий, вызываясь на сборы, получали задание - помогать военкоматам, в частности, присматривать за призывниками. Вот и ко мне был приставлен такой сопровождающий. Это был еще молодой, но уже довольно тучный сотрудник одного из московских НИИ.

Итак, мы отправились с ним в Дом кино. Там я давно уже был своим человеком, для моего сопровождающего это был дебют в пространстве «кинематографической элиты», поэтому он совершенно расслабился - напился до того, что мне самому пришлось его «сопровождать» до дома.

Этот сценарий повторялся несколько дней кряду. День я проводил на ГСП, а вечерами вывозил моего «приятеля поневоле» в Дом кино. Сопровождающий через несколько дней такой работы просто изнемогал.

- Уходи ты в свою армию!.. - умолял он после тяжкого похмелья. - Не могу я больше! Пьем каждый день!.. Жена уже косо смотрит!

Я старался его приободрить:

- Может, заберут сегодня!

В один из тех жарких вечеров, когда мы, уже не выходя с ГСП, пили водку, произошло нечто совсем уже странное.

Зайдя в тот вечер в туалет, я случайно заметил в самом углу длиннющего писсуара чей-то военный билет. Осторожно достав этот билет, я раскрыл его красные корочки... и обомлел. Военный билет был не чей-то, а мой!

Здесь надо пояснить, что в тот период, когда призывники находятся на ГСП, те люди, которые их отправляют, обязаны иметь их военные билеты при себе - чтобы передать начальнику команды, с которым призывники поедут к месту службы.

И вот я (без единого свидетеля!) снова держал свой военный билет в руках. И тут же вспомнил слова мамы: «Если тебе что-то катится в руки просто так и ты без всяких затрат можешь протянуть руку и взять, подумай, сколько из десяти людей от этого не отказались бы. Если насчитаешь больше пяти, откажись».

Я подумал, что намного больше пяти людей воспользовались бы возможностью абсолютно безнаказанно этот билет выкинуть, порвать, спустить в унитаз. Пока медкомиссия, пока то да се... Можно потянуть время, а в октябре стукнуло бы двадцать семь!..

И вдруг я совершенно отчетливо понял, что это искушение. Я высушил на солнце военный билет и вернул его в расстегнутый портфель мирно спящего моего сопровождающего.

Попал в списки неблагонадежных

Однако вернемся к первопричине этих приключений, то есть к старушке лифтерше. Конечно, старушка передала эти письма, так сказать, кому следует. Их посмотрели. Не знаю, показывали ли их отцу Ольги или все решалось не на столь «высоком уровне», но с этого момента (о чем я узнал позднее, когда через много лет просматривал архивные документы) я был включен в список неблагонадежных, от которых очищали Москву в связи с приездом Никсона, президента США.

Конечно, мне было весьма лестно, что я занесен в списки тех, кто под памятником Маяковскому вольнодумные стихи читал, да только я там никогда в жизни не был.

Проституток тогда отправляли за сотый километр, а неблагонадежных рассовывали, так сказать, куда попало. Вот таким образом вместо кавалерийского полка я чуть не угодил в стройбат, да вовремя уехал на Камчатку.

«Мои дневники. 1972 - 1993 годы»

А ВОТ БЫЛ СЛУЧАЙ

Борьба за смирение в армии

Борьба за смирение проходила совсем нелегко... Например, к тому времени я давно бросил курить (причем бросал не один раз), но перекур для тех, кто начинает служить в армии, - святое дело, равно как обед и киносеанс. И вот как-то во время занятий строевой подготовкой на плацу старшина Мишланов объявил перекур, и все расселись на травке около плаца, рядом с бочкой для окурков. Поискав глазами некурящих, Мишланов быстро выхватил меня из общей массы и сказал: «Матрос Михалков, тебе все равно делать нечего, сбегай, принеси мне...» - уж не помню что - сигареты, спички, свежую прессу, бушлат или что-то другое. То, за чем он меня посылал, было как минимум на другом конце плаца. А кто не знает: по плацу если один, то бегом, если вдвоем, то строем. Просто так прогуливаться там, по крайней мере у нас, было категорически запрещено. Вот я так пару раз побегал то за этим, то за тем (все курят - я бегаю, приношу, докладываю), и в один прекрасный день, едва при очередном перекуре Мишланов собрался меня куда-то отправить, я говорю:

- Извините, товарищ старшина, я курю.

- Как? Ты же не куришь!

- Нет, уже курю.

И тут же стрельнул у кого-то папироску, прикурил и тем самым как бы снял вопрос о том, должен я или не должен куда-то бежать. Ведь я, как и все, в настоящий момент имею право отдыхать: я и сижу - курю.